Для русскоязычного издания книги автор написал новое введение, поэтомы вы решили опубликовать старую версию хотя бы в интернете, т.к она тоже представляет собой ценность.

В августе 2004 г. на Съезде североамериканских анархистов в Афинах, штат Огайо, я принял участие в заседании рабочей группы, обсуждавшей ненасилие как антипод насилия. Дискуссия, как и следовало ожидать, превратилась в непродуктивные и соревновательные дебаты. Я надеялся, что каждому члену группы во избежание обмена избитыми шаблонными аргументами будет поочередно предоставлено достаточное время для выступлений и подробного представления наших идей. Но координатор, выступавший одновременно организатором конференции и, вдобавок ко всему, участником обсуждения, отказался от такого подхода.

Из-за давления, оказываемого гегемонией сторонников ненасилия, его критика исключается из основной периодики, альтернативных СМИ и других дискуссионных площадок, посещаемых противниками авторитаризма[1]. Ненасилие является основой веры движения и ключиком для полного приобщения к нему. Противники авторитаризма и капитализма, предлагающие или практикующие воинственный подход, внезапно оказываются покинутыми теми самыми пацифистами, с которыми только что шагали рядом на недавней акции протеста. Попав в изоляцию, воинствующие активисты теряют доступ к ресурсам, теряют защиту: СМИ делают их козлами отпущения, правительство преследует как преступников. В этой ситуации, вызванной автоматической изоляцией несогласных с ненасильственным подходом, нет места для здорового критического дискурса, позволяющего оценить выбранные нами стратегии.

Мой опыт говорит о том, что большинство людей, вовлечённых в радикальные движения, никогда не слышали хороших — или даже плохих — доводов против ненасилия. Даже тогда, когда человек значительно углубился в другие проблемы движения. Зато активист быстро привыкает к атмосфере табу, окутывающей воинственную часть движения. Он впитывает страх и пренебрежение, поддерживаемые корпоративными СМИ, по отношению к людям, готовым в буквальном смысле слова сражаться против капитализма и государства. И, наконец, привыкает путать изоляцию, которой воинственные активисты подвергаются насильственно, с той самостоятельно поддерживаемой изоляцией, которая является неотъемлемой частью воинственной формы протеста. Большинство поборников ненасилия, с которыми я обсуждал эту проблему, — а их было много, — подходили к беседе так, будто неправильность и вредность насилия в социальных движениях является давно доказанным фактом (по крайней мере, по отношению к событиям в радиусе 1000 миль от них). Хотя напротив, есть множество серьёзных аргументов против ненасилия, на которые пацифисты в своей литературе попросту не смогли ответить.

Наша книга покажет, как ненасилие, в его сегодняшних проявлениях, основано на фальсифицированной истории борьбы. Оно имеет скрытые и явные связи с манипуляциями белых над освободительными движениями цветных. Его методы вплетаются в авторитарное поведение, а результаты приспосабливаются к тому, чтобы служить в первую очередь правительственным, а не народным целям. Оно маскирует и даже поддерживает патриархальную аксиоматику и существующую расстановку сил. Стратегии ненасилия неизбежно ведут в тупик, и его адепты обманывают себя по целому ряду ключевых вопросов.

Исходя из этих выводов, если наши движения, как минимум, ищут возможности уничтожить системы угнетения, такие, как капитализм и господство белой расы, и построить свободный и здоровый мир, нам нужно распространить эту критику и сорвать с дискурса железную хватку ненасилия, разрабатывая наиболее эффективные формы борьбы.

Отметим, что цель беседы — убеждать и быть убеждаемым, в то время как цель дебатов — выиграть и таким образом заткнуть рот своему оппоненту. Один из первых шагов к успеху в любых дебатах — контролировать терминологию, чтобы получить преимущество и поставить оппонентов в невыгодное положение. Именно так поступили пацифисты, сформулировав противоречие между нами как противопоставление ненасилия насилию. Критики ненасильственного подхода обычно принимают это искусственное противопоставление, с которым большинство из нас категорически не согласно, и настаивают только на расширении границ понятия ненасилия, чтобы тактики, поддерживаемые нами, такие как уничтожение собственности, могли быть приняты в рамках ненасильственной системы координат. Это показывает, насколько мы бессильны и лишены права голоса.

Я не знаю на сегодняшний день ни одного активиста, революционера или теоретика движения, который поддерживал бы только насильственные тактики и противостоял бы любому использованию ненасильственных. Мы — сторонники разнообразных методов (и их эффективных комбинаций), выбранных из полного спектра тактик, которые способны привести к освобождению от всех компонентов системы угнетения: господства белой расы, патриархата, капитализма и государства. Мы считаем, что тактики следует подбирать, исходя из конкретной ситуации, а не заимствовать из заранее определённого морального кодекса. Мы также склонны считать, что средства отражаются на конечной цели, и не хотели бы действовать так, чтобы неизбежным результатом этого стала диктатура или другая форма общественного устройства, не уважающая жизнь и свободу. Поэтому было бы точнее называть нас сторонниками революционного или воинственного активизма, а не насилия[2].

Я буду называть сторонников ненасилия их собственным определением «ненасильственные активисты» или равнозначным термином «пацифисты». Многие практикующие ненасильственные методы могут предпочитать ту или другую формулировку, а некоторые даже проводят различие между ними, но, исходя из моего опыта, в объяснении ими этих различий нет единой логики. Наконец, что важнее всего, пацифисты или ненасильственные активисты действуют сообща, независимо от выбранного ими термина, так что разница в их обозначении для данной книги не существенна. Используя термин «пацифизм» или «ненасилие» в широком смысле, они подразумевают образ жизни или тип социального активизма, избегающий, трансформирующий или исключающий насилие при попытке изменить общество с целью создания более спокойного и свободного мира.

Теперь логично было бы дать ясное определение насилия, но один из принципиальных аргументов этой книги заключается в том, что насилию невозможно дать точное определение. Но я сейчас проясню ряд других часто употребляемых терминов. Слово «радикальный» я использую буквально, с целью обозначения критики, действия или личности, обращённой к источникам конкретной проблемы, а не сосредоточенной на поверхностных решениях, навязанных предубеждениями и ключевыми действующими силами. Этот термин не является синонимом «экстремального» или «экстремистского», в чём, по невежеству или умышленно, пытаются нас заверить СМИ. (На всякий случай, кстати, напомним: анархист — это не любитель хаоса, а сторонник полного освобождения мира путём изживания капитализма, правительств и всех других форм угнетающей власти, на смену которым должны прийти любые другие социальные структуры, доказанные или утопические.) С другой стороны, я использую слово «революция» не для буквального обозначения свержения правителей новой группой правителей (что сделало бы «антиавторитарную революцию» оксюмороном), но только для обозначения социального сдвига с широким трансформирующим эффектом. Я использую это слово исключительно из-за его удобных устоявшихся коннотаций и ещё потому, что более точный альтернативный термин — освобождение — неудобен при употреблении в форме прилагательного.

Вновь подчеркну принципиально важный момент: критика ненасилия в этой книге направлена не против определённых действий, далеких от насильственного поведения, таких как мирный пикет, и не направлена против отдельных активистов, решивших посвятить себя мирной работе, такой как лечение или формирование сильных местных гражданских объединений. Когда я говорю о пацифистах и поборниках ненасилия, я имею в виду только тех, кто стремится навязать свою идеологию всему движению и отговорить других активистов от воинственных форм деятельности (включая использование насилия), или тех, кто отказывает другим активистам в поддержке лишь из-за их воинственности. Аналогичным образом, идеальный революционный активист — это не тот, кто одержимо сосредоточен на сражении с копами или тайных актах саботажа, но тот, кто принимает и поддерживает эти виды деятельности, когда они эффективны, как часть широкого спектра действий, необходимых для свержения государства и построения лучшего мира.

Хотя я сосредоточен на развенчивании пацифизма в революционной деятельности, в эту книгу я включаю цитаты пацифистов, стремящихся к умеренным реформам, наряду с цитатами людей, ставящих своей целью полную трансформацию общества. С первого взгляда может показаться, что я искажаю аргументы оппонентов, замалчивая часть из них, но я упоминаю слова и действия пацифистов-реформистов только в связи с теми кампаниями, где они тесно сотрудничали с революционными пацифистами, и когда цитируемый материал имеет отношение ко всем вовлечённым сторонам; или по отношению к социальным конфликтам, на которые ссылаются в качестве примера эффективности ненасилия при достижении революционных целей. Трудно разделить революционных и умеренных пацифистов, поскольку сами они в своей деятельности не склонны к такому разделению: они сотрудничают между собой, совместно посещают акции протеста и часто используют одинаковые тактики на одних и тех же акциях. Поскольку приверженность ненасилию, разделяемая всеми ими, и конечная революционная цель, разделяемая не всеми, становятся главными критериями для ненасильственных активистов в принятии решения, с кем из двух направлений сотрудничать, в своей критике я буду учитывать эту грань между ними.